Экономика средневековья. Часть 4

Привет Cat_Cat. Знаете, что занятно? Этой серии заметок про финансы средневековья вообще не должно было быть, но первая потянула вторую, а тут и третья наклюнулась и уже в голове есть и четвёртая, и это не считая сеанса саморазоблачения (если пропустили, то вот туть: https://catscience.ru/notes_catx2/catnotes/koroche-v-internete-opyat-kto-to-ne-prav-i-eto-ya-v-svoih-zametkah-pro-ekonomiku-srednevekovya/). И везде мы вертимся вокруг одного небольшого по времени периода с примерно 1290 по 1315 год, время правления Эдуарда I в Англии и Филиппа IV Красивого во Франции. В первой заметке (https://catscience.ru/notes_catx2/catnotes/ekonomika-srednevekovya-chast-1/) мы с вами в общем ознакомились с тем какими способами французский король изыскивал средства сверх того, что давали ему налоги. А теперь настало время поговорить о том как тяжело приходилось Филиппу со сбором ординарных налогов.

Итак. Уже традиционно для этой серии заметок укажу имеющуюся у нас сводку доходов короны за 1296 год – всеобщая система налогообложения позволяла получать в год до 750 тысяч ливров дохода:
200 000 ливров – твёрдые доходы от королевских владений;
249 000 ливров – десятина, удерживаемая из доходов церкви;
315 000 ливров – налог на баронов (1/100 имущества).

Опять же, просто для численной оценки – 50 тысяч ливров это стоимость постройки с нуля крупного замка, стоимость же деревушки со всеми крестьянами – 100-200 ливров. Так что сумма очень внушительная, но, всего-то за 6 лет до этого король Франции имел стабильный доход всего-то в треть этой суммы. Почему? Причина в феодальных отношениях. Сложившаяся в Европе система феодализма подразумевала, что вассал, получая надел от сеньора обязуется нести военную службу по его призыву, но никакими другими обязательствами не ограничивается. Что это значит? А то, что вассал своему сеньору никаких денег платить не обязан. Вполне типичная для средневековья была ситуация, когда вассал мог быть гораздо богаче сеньора, пользуясь тем, как крышей от конкурентов. Периодически по значимым случаям, например рождения ребёнка или свадьбы, вассал мог, но не обязан, дарить подарки своему сюзерену.

Но, что же тогда было основой финансового благополучия феодалов? Логично, что их феод – в случае короля, называемый доменом. В своём феоде владетель мог устанавливать любые налоги, основными плательщиками которых были крестьяне и города. В таких условиях в стране в принципе не существовало единого налогообложения – каждый феодал устанавливал его по-своему, а король не мог никак на это влиять. Такое положение не устраивало молодого Филиппа IV, уже понимавшего, что без установления единой финансовой и налоговой системы дальнейшее развитие государства невозможно. Король Франции уже был сильнейшим феодалом и мог силой заставить других выполнять свои условия. Первым звоночком стало введение в 1292 году единой системой налогообложения – теперь все вассалы облагались налогом на владение в размере 1% стоимости их имущества (те самые 315 тысяч ливров).

Но, одно дело ввести налог, совсем другое его собрать. Мы всё же говорим о феодальном обществе, где никогда не было ни бюрократической системы, ни надёжного учёта оборота денежных средств, стоимости имущества и налоговых отчислений. Каждый вассал имел свою систему налогообложения, но король с одной стороны не мог доверять им, так как естественно каждый феодал старался выплатить как можно меньше, а с другой не мог он и к ним в бухгалтерские книги залезть, так как это было вне прав сюзерена. Поэтому Филипп создаёт собственную систему королевских чиновников, единственной функцией которых будет сбор налогов. Легко? Да нет. Общество-то феодальное. А в чиновники нужны люди образованные. Парижский и другие университеты не могут дать нужного числа людей, а потому приходится опираться на церковные кадры – они и нужный уровень образования имеют и нужные связи…

Кстати о церкви. Церковь ведь богатейший феодал Европы, владеющий огромными владениями. Феодал, который освобождён от уплаты каких-либо налогов, вообще от любых, даже экстраординарных. Была конечно одна лазейка. На время подготовки к крестовым походам Папа Римский своим эдиктом позволял передавать некоторую часть собранной церковной десятины королю, объявившему своё желание пойти бить неверных. Но, размер этих отчислений зависел целиком от желаний местных епископов церкви и искусства убеждения короля. Но, как говорится, дарёному коню в зубы не смотрят, да и Филипп был ой как непрост. Сначала он объявил, что присоединится к крестовому воинству и потребовал передать ему церковную десятину. Святой престол, обрадованный, что могущественный король Франции согласен стать крестоносцем разрешил передавать ему часть суммы от десятины. На том и порешили. Филипп регулярно забирал свою долю десятины, собирал помаленьку армии, даже крест на одежды нашил и… никуда не пошёл, вообще. Только с королём Англии конфликтовать начал за Гиень. Тут бы Папству насторожиться, но, король Франции, видя пассивность Святого престола, в том же 1292 году, когда реформировал налоговую систему государства, объявил, что с этого момента церковь тоже платит налоги – всё как водится для защиты самой же матери-церкви. И церковь соглашается, так как ни крестоносных обязательств король не снимал, ни ответных благодарностей церкви в виде пожертвования новых земель не отменял, да и ссориться с собственным королём идея не очень умная. Обставлено всё было так, что церковь делает эти регулярные взносы совершенно добровольно – ведь всё на благо государства и церкви. Короче все сохранили лицо.

Или нет? Дело-то ведь в том, что Рим вообще никто не спрашивал, принимая решение. Также, как и в 1296, когда на фоне двух военных кампаний Филипп требует от церкви удвоить свои взносы в казну (доведя их до тех самых 250 тыс. ливров). Французские епископы заламывают руки, говорят о том, что без этих денег приходы совсем захиреют, но деньги дают. И тут просыпается Рим, да ещё как. Папа Римский Бонифаций VIII, видя как у него из под носа уводят деньги, издаёт буллу в которой запрещает любые отчисления церкви мирским владыкам, кроме одобренных лично Папой, а тем, кто нарушает эту буллу, грозит не просто отлучением, а интердиктом – запрещением отправления обрядов на территории государства. Для средневекового общество последнее подобно перекрытию кислорода. Проблема лишь в том, что Папа вообще не понимает ни с кем он связался, ни тем более насколько сильно изменился мир.

Бонифаций VIII продолжает жить в маня-мирке, уверенный, что ещё чуть-чуть и все мирские владыки признают примат власти Папы. Но что-то не признают. После успехов в продавливании независимости назначения прелатов церкви от государства в XII веке, когда даже сама СРИ вынуждена была принять условия папства, дальнейшее усиление церкви что-то зашло в тупик. Формально в руках у Папы была власть, которая и не снилась ни одному монарху – одной речью с амвона он мог отлучить любого короля от веры, тем самым разрешив феодалам свободно действовать против него – дело-то богоугодное. Но куда более ультимативным был интердикт – запрет исполнения церковных обрядов отдельному городу/стране. Одна угроза интердикта могла поднять против короля его феодалов, убоявшихся господней кары. Главное слово тут могла. Папство, убаюканное химерами собственного величия и привыкшее на примере СРИ к тому, что феодализм – это войны вассалов со своим сеньором по любому поводу, упустило из виду тот факт, что за пределами СРИ всё четче проявлялась тенденция укрепления власти королей и централизации.

Что делает Филипп в ответ на буллу? Он вводит запрет на вывоз из страны серебра и золота – формально для всех, но фактически это бьёт главным образом по Папе Римскому, чью долю десятины просто не выпускают из страны. Это был удар в самое сердце – десятина из Франции составляла значительную часть доходов Святого Престола, а потому Бонифаций после долгих препирательств в переписке временно отступил, сделал маленький шажок назад, чтобы потом совершить огромный скачок вперёд. Как ему казалось. Наместнику Бога на земле даже повода искать не пришлось – король Франции сам постарался, осудив за государственную измену епископа Пармы. Чего сделал такого епископ? Да всего лишь посмел оскорбить неуместным сравнением короля. Проблема была в том, что подсудность церковников была неочевидна. Формально они отвечают только перед Господом и его наместником – Папой, а по факту всё зависело от отношений Папства с мирским властителем, Папства и самого подсудимого, положения короля внутри страны и т.д. И в этот раз обе стороны считали, что сила-то на их стороне. Филипп лишил подсудимого епископского сана и наложил арест на имущество стоимостью в 40 тысяч ливров.

НО, по принятому французским королевством ещё в XI веке «Диктату Папы» мирские владыки не могли ни назначать ни лишать сами епископских кафедр. А потому через месяц, т.е. мгновенно по меркам эпохи, что говорит о том, что документ готовился заранее, Бонифаций прислал в Париж буллу «Внемли сын», где красочно описывал все прегрешения Филиппа и за это аннулировал все предыдущие договорённости, в том числе и по взиманию десятины. Но, это было только начало, так как через пару месяцев уже для всего мира была выпущена Булла «Unam Sanctam» (Единой Святой), в которой Папа Римский провозглашал, что в руках его не только меч духовный, но и меч мирской и власть мирских владык проистекает не от их естественных прав владения землёй, а от Папства. Вот это был удар под дых всем. Буквально. Папство впервые в открытую завило, что имеет претензии на абсолютную власть внутри христианского мира, а Папа Римский Король королей. Тот кто нарушает слово Папы, согласно булле, отступник от веры, а значит не будет его душе спасения.
Естественно, выполнять эту буллу никто из монархов не собирался – все понимали против кого в первую очередь она направлена и ждали результата. И он, уж поверьте, никого не разочаровал.

В отличии от многих светских государей Европы Филипп имел при дворе значительную группу советников – легистов, получавших лучшее образование, цель которых была юридическая и законодательная поддержка инициатив короля. Именно этим людям во главе с наидовереннейшими – Гийомом Ногарэ и Пьером Дюбуа – и поручили найти решение и побыстрее, ведь всё время конфликта церковь вообще не платила никаких податей. И они нашли. Папа угрожает интердиктом, заявляет, что он защищает интересы народа – чтож мы докажем, что народ за короля, а Папа Римский сам есть главный преступник против благополучия народа Франции. В том же 1302 году впервые собираются генеральные штаты из представителей всех трёх сословий. Перед началом их работы проводится массированная кампания по очернению Папства, которая даёт итог на сессии штатов – штатисты позволяют королю игнорировать буллы Папы. Вне себя от ярости Бонифаций выпускает новую буллу, подтверждавшую первую, но это уже не имеет никакого значения.

Всё это время легисты не сидели без дела – они скурпулёзно подбирали все крупицы информации и слухи, анализировали их, чтобы предоставить Генеральным штатам неопровержимые доказательства того, что Папа нелегитимен. Чего только стоит хотя бы разбор одной единственной фразы, кинутой Бонифацием: «Я лучше буду собакой, чем французом» – «У собаки нет души, но у самого последнего француза она есть. Другими словами, Бонифаций не верит в бессмертие души. Он еретик». Штатисты под давлением таких убедительных доказательств не могли не аннулировать действие всех папских булл, до собрания церковного собора, на котором стоял бы вопрос лишения Папы сана. Филипп Красивый переиграл папство.

Теперь оставалось дело за малым – собрать собор и доставить туда Папу, что легко сказать, но гораздо тяжелее сделать. Филипп, не желал ждать и поручил Ногарэ и своим итальянским союзникам, пользуясь индульгенцией от французского народа, «убедить» Бонифация, что он должен уйти. Ногарэ вместе с наёмниками Шьярра из благородного дома Колонна, бывшего лютейшими врагами Бонифация VIII, прибыли в резиденцию Папы в Ананьи, где состоялся «разговор». Свидетельства о произошедшем расходятся в деталях, сходясь в результате – после этого «разговора» Бонифаций прожил меньше месяца и умер. Для 70-летнего старика дело вполне обычное, но ходили слухи, что то ли Шьярра Колонна, а может и сам Ногарэ, нанёс латной перчаткой пощёчину наместнику Бога на земле. Но это было уже неважно – Ногарэ вернулся в Париж триумфатором, которому шлейф слухов о том, что он убил еретика Бонифация одной единственной пощёчиной (не иначе его рукой руководил сам Господь!), лишь придавал значимости. Триумфатором был и Филипп – следующий Папа был не просто избран из французов, но и переехал из разваливающегося от старости Рима в, перестроенный специально для Папства, город Авиньон на территории Франции. Теперь о двух мечах, диктате Папы и других глупостях можно было забыть – на следующие 70 лет Папа Римский будет француз, сидящий во Франции и делающий всё ради Франции. И конечно же церковь теперь платила десятину королю, когда и сколько он захочет – ведь короли Франции столь много сделали для торжества истинной веры…

На изображении та самая пощёчина Папе Римскому.